Кай, Кей и несчастная Герда

Кай, Кей и несчастная Герда

Никогда не читайте детям «Снежную Королеву» в переводе Ганзен. Пусть они читают Шварца. Правда. Не нужно им это. Потом когда-нибудь, пусть уж сами. Но только не в детстве.

Я недавно попыталась. Но дальше Рассказа Четвертого не смогла. Иногда мне кажется, что в этой сказке нет вообще ничего случайного. Именно на цифре «четыре» мне стало окончательно внятно, что в пятой главе Герды давно нет. Что она минимум три раза как мертва. И Кай ее умер.

Рассказ Первый, прочитанный медленно

Почему-то все помнят о тролле, забывая о Дьяволе. Хотя ведь вот, написано: «Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке... Дьявола все это ужасно потешало».

То есть зеркало было создано на потеху Дьяволу. Дьяволу забава должна была понравиться. Ведь как же ему не понравилась бы такая издевка над апостолом Павлом?!

«Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое.

Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло [вар. – “зеркало”], гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан». (1-е Коринфянам. 13: 11-12.)

И, верно, история Кая не меньше, чем зеркальные гримасы позабавила Дьявола: как продолжение спора с апостолом Павлом. Ведь Кай, оставив младенческое, вырос, и посмотрел на мир, преломленный в осколке стекла, попавшего в глаз. Но это позже.

А пока... ученики тролля говорят о зеркале, как о чуде: «Теперь только можно увидеть мир и людей в их настоящем свете!»

Рассказ Второй, прочитанный настороженно

Это длинный Рассказ, в нем сразу несколько эпизодов. И целых два пролога.

Пролог первый – происходит, как и положено, на небесах. Безгрешные дети встречаются в саду. Сад не на земле, он над землей: две розы.

(Заглянув в конец сказки – конечно, это против затеянной нами игры, но все же... – заглянув в конец сказки, мы увидим другую сцену над землей: Кай и Герда поют псалом, сидя над землей под цветущими розами, благодатное лето.)

Так вот. Песенка детей нас пока не очень волнует, псалом как псалом: «Розы цветут... Красота, красота! / Скоро узрим мы младенца Христа» (в более раннем переводе – еще точнее: «Уж розы в долинах цветут / Младенец-Христос с нами тут»). Андерсен и Ганзен конкретны в описании своего рая: «Дети пели, взявшись за руки, целовали розы... розы должны были цвести вечно».

Вторым прологом ко всему, что произойдет, можно считать рассказ бабушки. Старуха говорит, что Снежная Королева – это королева снежных пчел. Вот оно, начало. Старуха вводит нас в женский мир сказки, мальчик здесь немножко лишний. Посчитаем: бабушка, Герда, волшебница, лапландка, финнка, разбойница, мать разбойницы... вплоть до Снежной Королевы. За редким исключением мир сказки – женский. Улей, в который попала несчастная Герда. И Кай, конечно.

Но дальше.

Дальше Королева показывается Каю за год до осколков, вырастая из снежинки на краю ящика с розой, и манит рукой. Кай испугался, прыгнул со стула, а мимо окна «промелькнуло что-то похожее на птицу». Снежной Королеве нужна цифра «два». Все должно, просто должно случиться на второй раз. Так что весна проходит без происшествий. Лето. Осколки. Леденеет сердце Кая.

Бесы живут на небесах. И кто сказал, что Дьявол некрасив? Дантов Ад вспоминается, конечно. Ганзен подталкивает к воспоминанию, выбрав имя Кай (не Кей). Аллюзия проста – Каин.

Ледяное сердце – вот где первая, духовная гибель мальчика. Почему? Он смеялся над злом, потом, увидев, убоялся.

Как только он пытается спеть про Христа – получает осколки. Этот ответ – по Андерсену – насмешка зла? И вот что он делает сразу, получив свои осколки, – он вырывает с корнем розы.

Мальчик сам станет зеркалом Дьявола, утеряв младенческую душу. Неужели это и есть его взросление?

Нет! Он находится в прелести. У Макария Египетского был ученик, цитировал Ветхий и Новый Завет по памяти. Когда одержимость покинула его, он забыл все. История эта очень известна. Была. Ее раньше на Законе Божием в гимназиях проходили.

А вспомнила я об этом вот почему. Единственное, что восхищает теперь Кая – творение прелестной (в переводе Ганзен) Снежной Королевы – снежинки. Восхищаясь ими, он проговаривает свое желание: «Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли!»

Сцену похищения Кая, которую мы, как кажется, помним с детства, мы помним картинкой. Вот он цепляет санки к белым саням на городской площади, вот его увозят.

Теперь читаем медленно. Сани делают два круга. Дважды седок кивает ему. И вот он, динамичный финал Андерсена: «Мальчик поспешно отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал – никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть “Отче наш”, но в уме у него вертелась одна таблица умножения».

То есть вместо молитвы в голове у мальчика – стройный закон, идеальное расположение цифр. Да Бог с ними, с орфиками, с Платоном. С сатанинским числом неполноты. Откуда там взялись белые курицы?

Одной из них потом и вовсе прицепили за спину санки Кая?

Идем дальше. Королева дважды, что нас уже и не удивляет, целует Кая. Первый поцелуй – и он мерзнет до сердца (а оно уже и без того лед), второй – и забывает Герду с бабушкой. «Больше я не буду целовать тебя! А не то зацелую до смерти!» Так она говорит. И, как всегда, правду. Потому что еще два раза – и будет четыре – «мудрость» (три – полнота, совершенство).

После поцелуев Снежная Королева кажется мальчику совершенством и не кажется больше ледяной. Днем Кай спит у ног Королевы, сидящей на зеркале, ночью – смотрит на ясный месяц.

Рассказ Третий, в котором нужно хорошенько рассматривать растения

Раз Герда расспрашивает про Кая у ласточек, значит, она ждет до весны. Хотя, может быть, она замерзла еще зимой.

Герда по дороге встречает реку.

Река несет лодку с Гердой мимо берегов: цветы, деревья, животные, но ни одной человеческой души.

Когда она появляется в саду у колдуньи, видит вишни. Значит, середина лета.

Кай все и всех забыл после поцелуя. Герда тоже забыла – помог гребень колдуньи. В саду остановлено время: об этом говорят цветы всех родов и времен года.

Красная шелковая перинка набита фиалками, и спящая Герда видит сны, какие видит разве что «королева в день своей свадьбы».

Розы, вернувшись из-под земли, сказали, что Кая нет среди умерших. Но о смерти в саду пели все цветы – кроме роз. Проверьте, особенно внимательно послушайте, что поет красная лилия.

Герда уходит от колдуньи поздней осенью.

За оградой она видит иву и терновник.

Рассказ Четвертый, дальше которого я не стала бы читать эту сказку ребенку

Когда Герда встречает ворона, датчанин, знающий свои культурные традиции, по меньшей мере, задумался бы. Его предки видели ворона, как только выходили из мира живых.

Тем более странно, что Герда зачем-то рассказывает Ворону «всю свою жизнь».

На вопрос, не видел ли он Кая, Ворон отвечает: «Может быть».

Дальше Герде предстоит встретиться со снами. Но сначала она чувствует их присутствие за спиной, потом они обгоняют ее. Сон же Герды таков: Божьи Ангелы везли на маленьких саночках Кая.

Мне кажется, что вот этой сцене позавидовал бы Хичкок. Герда точно знает, что сейчас она увидит Кая. Она уже услышала рассказ, как мальчик, назвавшийся Каем, пришел во дворец, она видит светлые волосы спящего мальчика. Это Кай.

Она будит его.

Он оборачивается.

Не Кай. Чужой.

Принцесса и принц Кай спали в кроватях-лилиях. Кай – в красной.

Дальше только смерть, чем ближе к финалу, тем зримее она будет проступать сквозь сказочный антураж. Рассказывают, что Андерсен любил слушать старух в богадельнях. Наверное, это правда.

А Вайль в «Гении места» уверяет, что Андерсен любил убивать в своих историях только молодых женщин. Наверное, это правда не вполне.

* * *

Почему в пересказе Шварца сказка перестала быть страшной?

Шварц убирает мотив обручничества. У детей обычные родственные отношения, они – неплохо воспитанные брат и сестра. И сестра ищет брата, так же, как Сестрица Аленушка – Братца Иванушку...

Сад перемещается в комнату, а был над землей.

Да и само зло для первого знакомства персонифицируется – это советник, торгующий льдом. Он забавлял нас в детстве своими криками: «Я: “а” – отомщу, “б” – скоро отомщу и “в” – страшно отомщу». И нам не было страшно. Потому что и Снежная Королева – никакой не Дьявол. Она – поставщик льда, капиталист с огромным бриллиантом на шее (чуть не написала – «на пузе»). А у Андерсена на этом месте вопрос: а кто сказал, что Дьявол некрасив и мужского пола? Второе зеркало, на котором Снежная Королева восседает, тогда ему зачем?

Так же, как замена песенки про «младенца-Христа», которого дети у Андерсена «скоро увидят»: Шварц дает им петь другую песенку. «Снип-снап-снурре...». Вот как.

Вместо «пролога на небесах» – фигляр-сказочник с бутафорским пистолетом. И никаких дьявольских осколков. Никаких садов: ни сада Колдуньи, ни сада Снежной Kоролевы. Нет и второго зеркала – того, на котором восседает Снежная Kоролева – зеркала разума, «единственного и лучшего зеркала в мире».

И, кстати, сказка Шварца – вообще менее кровожадна. Разбойники не убивают маленьких форейторов. Не умирает ворон. В ней нет бессмысленных убийств, и когда Атаманша говорит что-нибудь вроде «Не учите меня!» – слышится добродушное «Не учите меня жить» (даже не «убивать», а «жить»... Милая такая еврейская тетка).

О старых ведьмах (еще ведь и лапландке с финнкой) говорить вообще не приходится: Шварца не интересует пласт Валгаллы в принципе...

И Шварц выбрал имя Кей, не Кай. В центре льда не Каин, никаких аллюзий.

Все это так.

Кай Андерсена «совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого». Кей Шварца просто «бледен». Кай никак не мог сложить слова, которое сложить ему хотелось больше всего на свете – «вечность», после этого он бы стал хозяином себе, по обещанию Королевы. Кей складывает то же слово, не зная зачем, потому что Королева «так велела».

Кей Шварца в финальной сцене – страдает аутизмом, из которого Герда выводит его рассказами о детстве. Просто какая-то грамотная психотерапевтическая практика!

Но именно Шварц заставил Кея сказать: «Я умру, если она возьмет меня к себе...» А умер ребенок у Андерсена. У Шварца даже за одну мысль о том, что дети могли бы погибнуть, Маленькая разбойница обещает пырнуть ножом Сказочника.

Но, как всегда, не делает этого.

Но тогда... Но тогда почему дети возвращаются домой такими же, как были, и только слепая Бабушка безнадежно стареет?

Дело тут, как мне кажется, не в том, что один писал для взрослых детей, а другой – для детских детей. Шварц не хотел, но противиться Андерсену не смог даже он. Или старик все понял, но не стал пугать любых вообще детей, оставив все же несколько зацепок, чтобы вот я, например, злая девочка Ксюша Рагозина, прочла и тоже все поняла? Но – зачем это ему? Не знаю.

Или, вот еще вариант: он и не понял, а сказка понравилась, вот и переложил для театра типа ТЮЗ, а дырки, откуда ледяным ветром на нас, заткнуть не смог.

Верится в это с трудом.

Ксения Рагозина, book-review.ru